flud

Я купил этот старый дом для нас двоих. Я привел тебя сюда затем, чтоб ты стала его частью, нет, больше – его фундаментом и крышей, его душой и телом. А я – буду твоим сторожевым псом. Я стану охранять тебя и этот дом, и беречь наше с тобой, разделенное пополам, одиночество.

Последнее время мне тебя очень не хватало. Мы часто ходили в гости; реже – оставались вдвоем; и никогда не были наедине. Вернее, это тебя никогда не было на месте. Да, ты могла поддерживать разговор, шутить, даже целоваться со мной, но тебя не было. Было худенькое нежное тело, ямочки позвонков вдоль спины и сеть ресниц, наброшенная на полузакрытые глаза. Заглядывая в них, я пытался увидеть место твоего настоящего пребывания – безуспешно. Ты существовала рядом, но как бы параллельно; пересечься с тобой, перехватить тебя, нырнуть в поток твоих мыслей, с безмолвным постоянством Леты текущих мимо, казалось невозможным.

Во время самого оживленного разговора ты могла внезапно замолчать и, уставившись в какую-то одной тебе видимую точку, переключить на нее все свое внимание. Тогда твое лицо незаметным образом менялось. В такие минуты можно было подумать, что ты знаешь что-то, чего не знает никто другой. Например, знаешь, зачем живешь. Я вот не знаю. Сам я жил только ради тебя. И только ради тебя я купил этот дом, где мы, наконец-то, будем вместе. Навсегда.

Иногда мне казалось, что ты вот-вот должна проговориться. Что ты вдруг скажешь что-то такое, что сразу все объяснит. Но ты говорила такие вещи, из которых не следовало вообще ничего. Или же следовало слишком многое. Ты говорила, что Луна – это просто маленькая дырка в темном небе. Замочная скважина, через которую мы видим крошечный закругленный кусочек иного мира. Ты говорила, что человек подобен спичке, которая лежит в коробке вместе с себе подобными. Мы можем только догадываться, что за мир существует вне картонных стен. И только когда чья-то рука открывает коробку и вытаскивает кого-то из нас, чтобы затем умертвить, только тогда, на секунду, окружающий мир предстает перед нами, а после краткой огненной вспышки исчезает навсегда. Ты так говорила.

Я пытался понять, кто ты такая. Иногда я просто хотел вызвать у тебя какие-то человеческие реакции – испуг, жалость… да, и любовь. Ты могла вздрогнуть от громкого хлопка над ухом, но я не мог понять, есть ли на свете вещи, которых ты действительно боишься. Теперь я знаю – они есть. Жалость? Но вещи ты жалела больше, чем людей. Ты не могла выкинуть поношенное платье, но без раздумий расставалась с людьми, которые тебя любили. Только потому что они – что? Были тебе неинтересны? Тебя разочаровали? Я не знаю, я так и не понял. Я так боялся стать одним из них. Потерять тебя. Но этого не будет – ведь теперь у нас есть свой дом. Кирпичик за кирпичиком мы отстроим его стены, которые соединят нас надежнее цемента.

Ты говорила, что любишь меня. Какое-то время я довольствовался этими словами, хотя все равно им не верил. Я, наверное, так и не узнаю, что ты считала любовью. Ты могла говорить, что любишь меня («конечно-конечно, милый» и в ту же минуту уделять больше внимания собаке, которую вели на поводке нам навстречу, или яркому пятну рекламы у нас над головой. Странная, рассеянная любовь. Я хотел чуть больше.

Я купил этот дом, но не обставлял его, особенно твою будущую комнату – чтоб твой взгляд, равнодушно проскользив по невзрачным стенам, навсегда приковался ко мне. Мне кажется, если мы будем вместе, не расставаясь ни на секунду, я смогу наконец понять тебя, а поняв, удержать рядом.

Дом понравился тебе сразу. Он стоял на самом краю поселка, небольшой, коренастый, угрюмый. Хотя в это время года все кажется угрюмым. Даже море – обычно жадно-суетливое, истекающее слюной волн, бессмысленно облизывающее берег, и то казалось спокойным и мрачным. Но ты ведь хотела жить у моря, да?.. Внутри тебе тоже понравилось. Тебя не смутил холод – а он был такой же, как вне дома. Даже дул легкий ветерок. И ты не заметила, что в нашем доме нет окон.

Я сказал, что хочу показать тебе твою комнату. Ты доверчиво пошла за мной, вертя головой по сторонам и беззаботно рассматривая голые темные стены. Я пропустил тебя вперед и сказал, что у меня есть маленький сюрприз. Коридор быстро кончился, теперь тебя окружали только стены. Прямо перед тобой стоял маленький стол, а на нем – подарочная коробка, перевязанная лентой. Ты сразу кинулась смотреть, что там внутри. Коробка была тяжелая, тебе пришлось повозиться. И в тот момент, когда ты содрала с подарка последний кусочек бумажки, когда ты удостоверилась, что в руке у тебя лежит идеальной формы красный кирпич, и когда ты начала медленно поворачиваться ко мне, я протянул руку к стене и нажал кнопку. Я столько раз это репетировал, столько раз проверял, работает ли механизм, что сделал это автоматически.

Решетка опустилась мгновенно. Ты была заперта. Теперь я мог не торопиться – ведь ты не сможешь никуда уйти. Поэтому я спокойно повернулся и пошел за инструментами. Я думал, ты окликнешь меня, но ты молчала. Потом раздался глухой удар – ты уронила мой подарок на каменный пол. Когда я вернулся и принялся за работу, ты внимательно смотрела на меня. Ты продолжала молчать, но меня это больше не беспокоило – сейчас я был уверен, что знаю, о чем ты думаешь. Наконец-то я это знал! Наконец-то я понял, что ты можешь испытывать страх и даже ненависть. Начиная работу, я был почти счастлив.

Я клал кирпичи на некотором расстоянии от решетки, чтоб ты не могла дотянуться до них. Первые ряды я уложил отменно. Я работал, не поднимая головы, я знал, что ты продолжаешь смотреть на меня. Дальше было тяжелее – по мере того как стена росла, я все больше распрямлялся и наконец вынужден был положить первый кирпичик на уровне твоих глаз и встретиться с тобой взглядом. Но тебе не было страшно. Ты смотрела меня, как смотрят на человека, громко рассказавшего похабный анекдот на детском утреннике - удивленно и чуть брезгливо. Я выложил еще два ряда. Больше я тебя не видел.

И наконец осталось положить только один кирпич. В старых романах, когда людей замуровывали заживо (видишь, я это сказал – «замуровывали заживо». И очень даже просто), этому моменту придавалась какая-то ненужная торжественность. По обе стороны стены произносились длинные монологи, гремели цепи и поднимались к небу мольбы. Но я только сказал, встав на цыпочки и ощущая холод, идущий из темноты… я сказал: «постарайся меня понять». Ты молчала. Я приподнялся еще раз и бесшумно поместил последний кирпич на его серое мягкое ложе.

И тогда ты закричала. Я не думал, что такое маленькое беспомощное существо может так кричать. Это был крик на одной ноте, долгий, протяжный, и совершенно нечеловеческий. На какое-то время я был уверен, что существо, способное издать такой звук, может легко раздвинуть оградившую его решетку и пробить еще свежую стену. Но шли минуту, и больше ничего не происходило. Тишина, какое-то время назад испуганная вторжением, снова высунула рожки изо всех щелей нашего дома. Да, теперь это действительно наш дом.

Я жил здесь несколько дней, наслаждаясь твоим неизменным обществом. Никогда в жизни я не был так счастлив – я знал, что ты рядом, знал, о чем ты думаешь, и даже знал, что какие-то из твоих мыслей - обо мне. Наконец-то я мог угадывать твои желания – я знал, что ты хочешь есть, пить, хочешь просто лечь и вытянуться в полный рост, что ты хочешь дышать и что ты очень, очень не хочешь умирать. Ты была такая простая и понятная. Я здоровался с тобой, желал тебе доброго утра и спокойной ночи, а проходя мимо твоей комнатки, каждый раз ободряюще улыбался тебе. Жаль, что там такие толстые стены – ты этого не видела.

Так продолжалось несколько дней. А однажды утром я проснулся и почувствовал, что ты все-таки ушла. На этот раз ты была даже дальше, чем обычно. Но странно – меня это вовсе не расстроило. Я был так благодарен тебе за эти несколько дней, что мы провели в обществе друг друга, так благодарен за то, что ты позволила себя понять, что просто не мог сердиться…z

флуд флуд

флуд флуд

флуд флуд

флуд флуд

флуд флуд

флуд флуд

Сасори
Сасори лох.
Тоже шучу

флуд флуд

флуд флуд